Сказания о Русской земле. Книга 3 - Страница 95

Ф. Солнцев.

Выходная одежда царицы

Между тем из болячки вышло более таза гною и огромный стержень в полторы пяди, но не весь. Когда приехал Михаил Юрьевич Захарьин, великий князь собрал бояр и стал с ними думать, как ему вернуться в Москву. «И приговорил князь велики с бояре ехати ему с Волока в Осифов монастырь к Пречистой молитися». Переезд в Иосифов монастырь (18 верст от Волока) был чрезвычайно труден для больного; он ехал в каптане, лежа на постели, вместе с князьями Шкурлятевым и Палецким; они же поддерживали его под руки, когда он, опираясь на костыль и имея впереди себя своего горячо любимого сына Ивана, направился в церковь, откуда ему вышли навстречу игумен с братией; когда дьякон стал читать ектенью за Василия, то не мог продолжать ее от слез, а все присутствующие – великая княгиня, бояре и иноки – с горьким плачем и рыданием молились об исцелении больного. Великий князь ночевал в монастыре, а на другой день продолжал свой путь. При этом решено было, что он въедет в Москву тайно, так как там много было в это время иноземных послов. 21 ноября он остановился в селе Воробьеве, все время невыносимо страдая от боли; здесь он пробыл три дня и принимал митрополита, епископов и бояр, приезжавших навещать его. Так как лед на Москве-реке был еще не крепок, то приказано было навести мосты против Новодевичьего монастыря, через который Василий и решил въехать в Москву. Но когда санники (лошади, приученные ходить в санях), запряженные в каптану, въехали на мост, то он обломился и каптану подхватили на руки боярские дети, поспешив отрезать гужи у лошадей, «и оттуду же князь великий возвратися и покручинися на городских прикащиков, а опалы на них не положил. И поиде князь великий в славный град Москву в ворота в Боровитцкие (через паром у Дорогомиловской заставы), ивнесоша его в постелные хоромы, и тако изволением Божиим, аще и крепце болезнуа, но обаче адамантская (алмазная) его царева душа, крепчайшее благодарение и молитвы иже к Богу непрестанно бяху в устех его». Прибыв в Москву, государь призвал бояр – князя Василия Васильевича Шуйского, Михаила Юрьевича Захарьина, Михаила Семеновича Воронцова, казначея Петра Ивановича Головина, дворецкого Шигону – и стал говорить им о своем сыне Иване, о своем великом княжении и о своей духовной грамоте, «и како строитися царьству после него». Затем он приказал писать при себе дьякам своим Григорию Путятину Меньшому и Федору Мишурину новую духовную грамоту, прибавив в думу об этой грамоте еще князя Ивана Васильевича Шуйского, Михаила Васильевича Тучкова и князя Михаила Львовича Глинского, дядю великой княгини. В это же время приехал в Москву и брат великого князя Василия – Юрий; Андрей приехал еще ранее.

Вслед за написанием духовной Василий Иоаннович стал думать о пострижении с митрополитом Даниилом, Коломенским владыкою Вассианом и духовником своим протопопом Алексеем; последнему и старцу Мисаилу Сукину он говорил еще в Волоке: «Смотрите, не положите меня в белом платье, хотя и выздоровею – нужды нет, мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству».

Через несколько дней великий князь тайно приобщился и соборовался маслом, а за неделю перед Николиным днем «явственно свящался маслом»; на другой день, в воскресенье, он приказал принести себе Святые Дары. Когда дали знать, что их несут, государь встал, опираясь на Михаила Юрьевича Захарьина, и сел в кресло; когда же его начали причащать, то он встал совсем на ноги, благоговейно принял, проливая слезы, Святые Дары и, вкусив просфору, лег опять на постель. К ней он призвал братьев Андрея и Юрия, митрополита и всех бояр и начал говорить:

«Приказываю своего сына, великого князя Ивана – Богу, Пречистой Богородице, святым чудотворцам, и тебе, отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему свое государство, которым меня благословил отец мой; а вы бы, мои братья князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука православных христиан была высока над басурманством и латинством; а вы бы, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братиею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».

Отпустив братьев и митрополита, умирающий государь продолжал свое слово боярам: «Знаете и сами, что государство наше ведется от великого князя Владимира Киевского, мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре; так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на государстве государем, чтобы была в земле правда, а в вас розни никакой не было; приказываю вам Михаила Львовича Глинского; человек он к нам приезжий; но вы не говорите, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что он мне прямой слуга, будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодно; а ты бы, князь Михайло Глинский, за сына моего Ивана и за жену мою, и за сына моего князя Юрия кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».

Государь продолжал скорбеть и изнемогать; особенно же удручал его тяжелый дух из раны – «идущее же из нея нежид смертный». Призвав Михаила Глинского и двух врачей, он приказал им что-нибудь приложить или пустить в рану, чтобы уничтожить этот дух. Михаил Юрьевич Захарьин, утешая его, сказал на это: «Государь князь великий! Как тебе полегчает немного, тогда бы в рану водки пустить бы». Государь же обратился к лекарю Николаю со следующим словом: «Брат Николай! Ты пришел ко мне из своей Земли и видел мое великое к себе жалованье, можно ли что-нибудь сделать, чтобы облегчить мою болезнь?» И отвечал на это Николай: «Видел я, государь, великое твое жалованье ко мне и ласку, и хлеб и соль, но могу ли я, не будучи Богом, сделать мертвого живым?»