Сказания о Русской земле. Книга 3 - Страница 66

В это время и сам Сигизмунд выступил из Минска к Борисову; он был уверен одержать успех над московскими отрядами, так как рассчитывал на содействие своего недавнего заклятого врага – Михаила Глинского!

Дело в том, что этот властный человек никак не мог помириться с тем почетным, но вполне подчиненным положением, которое он занял при московском государе, и мечтал, что после взятия Смоленска, под которым он, несомненно, оказал большие услуги, в награду за них государь отдаст ему этот город на правах удельного князя под властью Москвы. Имеется даже известие, что после взятия Смоленска Глинский будто бы сказал Василию Иоанновичу: «Нынче я дарю тебе Смоленск; чем ты меня отдаришь?», и что на это государь отвечал ему: «Я дарю тебе княжество в Литве». Конечно, великий князь, отлично зная нрав Михаила Глинского, мог ответить ему только таким образом, так как отдать драгоценный Смоленск, древнее русское достояние и ближайшую теперь крепость к враждебной Литве, в почти независимое владение такому честолюбивому и сомнительной верности человеку, каковым являлся Глинский, было бы величайшей ошибкой.

Очевидно, под влиянием обманутых надежд Глинский и решил предать Василия Сигизмунду, чему последний был очень рад, также хорошо зная, каким опасным человеком был Глинский, и понимая, что его гораздо выгоднее иметь на своей стороне.

Переславшись с королем, Глинский тайно покинул вверенный ему московский отряд и побежал литовцам навстречу. Но один из его слуг в ту же ночь прискакал к соседнему московскому воеводе Михаилу Голице, который сообща с другим воеводою, Челядниным, успел перенять дорогу Глинскому и захватить его. После этого его немедленно доставили к великому князю в Лорогобуж. Здесь был произведен обыск у беглеца, и найденное письмо Сигизмунда послужило явной уликой его измены.

Государь приказал заковать его в железо и отправить в Москву; своим же воеводам он велел двинуться против наступавшего короля, войска которого шли под главным начальством великого литовского гетмана князя Константина Острожского. Этот Константин Острожский, человек русский и православный, начальствовал, как мы помним, над литовской ратью в битве под Ведрошем, выигранной нами, и попал в плен к Иоанну III, которому вскоре присягнул на верность, после чего получил большие земельные владения. Однако он не мог забыть привольной панской жизни в Литве и, пользуясь своей свободой, бежал при удобном случае из Русской земли. Теперь за добро и за ласку, оказанные ему Москвой, он шел на нее войной во главе латинского воинства короля.

Обе рати сошлись близ Орши: русские стали на левом берегу Днепра, литовцы – на правом. Константин Острожский завел переговоры с нашим главным воеводою боярином Челядниным о мире, но в это время тайно навел мост в 15 верстах и стал переправлять свои войска на наш берег. Когда Челяднину донесли, что половина литовской рати уже перебралась, почему и наступило время ударить на нее всеми силами, чтобы разбить раньше, чем переправится другая ее половина, он самоуверенно отвечал: «Мне мало половины: жду их всех и тогда одним разом управлюсь с ними».

Вслед за тем литовские войска перешли реку, устроились для боя, и началось кровопролитнейшее сражение, которое к вечеру окончилось ужасным поражением русских.

По одним сведениям, главные московские воеводы Челяднин и князь Булгаков-Голица не хотели из зависти помогать друг другу; по другим – Константин Острожский употребил хитрость: отступил притворно, навел русских на пушки и в то же время зашел им в тыл. Как бы то ни было, такой блестящей победы литовцы никогда не одерживали над русскими: они гнали, резали и топили их в Днепре, усеяли телами все окрестные поля и захватили огромнейший полон: Челяднина, Булгакова-Голицу и 6 других воевод, 37 князей, более 1500 дворян, все знамена, пушки и обоз – одним словом, вполне отомстили нам за свое Ведрошское поражение.

Сигизмунд оковал тяжелыми цепями Челяднина и главных воевод и подверг всех взятых в плен суровому заключению, причем часть из них он послал затем в подарок папе и другим европейским государям. Всюду рассылая радостные известия о своем успехе, он мечтал, что скоро вернет обратно Смоленск и нанесет ряд других поражений Москве. Тогда же, вероятно по его заказу, была исполнена великолепная картина художником-очевидцем боя, находящаяся ныне в городском музее города Бреславля в Германии. На ней изображено последствие выстрела из польской пушки: часть наших всадников, увлекаемая испуганными лошадьми, срывается с обрывистого берега в воду и тонет; их преследуют польские гусары, вооруженные длинными копьями и щитами; другие русские всадники бесстрашно подскакивают вплотную к польским орудиям и в упор выпускают свои стрелы в пушкарей, закованных в броню; несколько позади виден русский военачальник из боярских детей, делающий знак рукою своим воинам; все изображение чрезвычайно любопытно, так как с полной достоверностью показывает нам во всех подробностях строй, вооружение и одежду русских во время битвы под Оршею.

Однако Сигизмунд ошибся. Торжество его ограничилось одной только Оршинской победой, и других вредных последствий, как увидим, она нам не принесла.

Узнав о поражении нашем под Оршей, смоленский владыка Варсонофий, только что приветствовавший Василия Иоанновича в его древней отчине и присягнувший ему, послал к Сигизмунду своего племянника с письмом, в котором говорил: «Если пойдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять город». Но смоленские бояре и простые люди хотели остаться за Москвой и сообщили великокняжескому наместнику князю Василию Васильевичу Шуйскому об измене Варсонофия. Этот Василий Васильевич Шуйский был человеком решительным; он тотчас же схватил изменника-владыку вместе с соумышленниками и посадил под стражу, а когда к городу подошел Константин Острожский только с шеститысячным отрядом, надеясь захватить Смоленск благодаря сочувствию жителей, то он и его воины были поражены страшным зрелищем: они увидели висевшими на смоленских стенах всех изменников, причем на них были и все подарки, недавно полученные от великого князя Василия Иоанновича; кто получил соболью шубу, тот был и повешен в этой шубе; кто получил серебряный ковш или чару, тому они тоже были привязаны на грудь; только один Варсонофий из уважения к его сану был оставлен в живых. Эта решительная мера подействовала, разумеется, на остальных смолян самым отрезвляющим образом, если в некоторых из них и шевелилось желание передаться королю. Константин Острожский тщетно посылал к ним грамоты с предложением передаться Литве и тщетно же делал приступы к городу; все горожане бились крепко и без лести; когда же он решил отступить, то Шуйский с московскими ратными людьми и смолянами вышел из города, чтобы преследовать его, и взял значительную часть обоза.