Сказания о Русской земле. Книга 3 - Страница 77

Кроме того, тех же взглядов был и приехавший с Афона для исправления книг ученый монах Максим Грек, человек высокоправедной жизни. В молодости Максим Грек много путешествовал по Италии, где в это время был самый расцвет «поры возрождения искусств и наук», и находился в дружеских отношениях со знаменитым флорентийским монахом Савонаролой, мужественно выступившим против всеобщей роскоши и растления нравов, чему пример подавали сами папы, и за свои резкие обличения попавшим в конце концов на костер. Постригшись на Святой Афонской горе, Максим Грек был приглашен в Россию Василием Иоанновичем и прибыл в 1515 году в Москву, где ему был поручен перевод Толковой Псалтыри, а затем и других книг; так как он не знал русского языка, то переводил на латинский, а с последнего на русский переводили два московских переводчика – Димитрий Герасимов и Власий.

Вассиан Косой быстро сошелся с Максимом Греком и стал пользоваться его знанием греческого языка, чтобы переделать древний перевод Кормчей книги, где были изложены все церковные порядки; при этом Вассиан стал громко называть правила о монастырском землевладении не правилами, а «кривилами» и еще более резко нападать на них, проповедуя для монахов полное нестяжание и бедность, хотя сам, по местному преданию, сохранившемуся в Симоновом монастыре, жил в нем весьма привольно, как богатый боярин. «Он не любил ржаного хлеба, – говорит предание, – щей, свекольника, каши и промозглого монастырского пива, но питался сладким кушаньем, иногда с великокняжеского стола, и пил, нестяжатель, романею, мушкатное и рейнское вино».

Простодушный Максим Грек, человек по складу своего ума и чувств действительно нестяжатель и отшельник, не зная ни русских отношений, ни значения монастырей и их земельных имуществ, быстро подпал под влияние своего нового приятеля, родовитого инока-князя, и стал писать вместе с горячими статьями против занятия чернокнижием и астрологией также и разные обличительные послания, или тетрадки, против корыстолюбия и других пороков среди духовенства, причем касался личностей некоторых русских иереев. Вместе с тем к Максиму Греку начали собираться многие опальные бояре, недовольные государем; был с ним близок и турецкий посол грек Скиндер, как впоследствии открылось, тайный враг Москвы.

Все это не могло не возбудить против Максима Грека подозрений, особенно когда вместо Варлаама, сведенного за какую-то вину с митрополичьего стола, преемником его стал один из учеников Иосифа Волоцкого Даниил. Новый митрополит, человек весьма умный и образованный, отличался особою преданностью взглядам на самодержавную власть московских государей, которая так не нравилась многим именитым боярам, собиравшимся у Максима Грека. В числе последних был старый боярин Иван Берсень-Беклемишев, отличавшийся грубостью и большим высокоумием; он позволял себе в Боярской думе недостаточно почтительно говорить с Василием Иоанновичем и вступать с ним в спор, за что и был в конце концов подвергнут опале потерявшим терпение великим князем, в сердцах удалившим его из думы со словами: «Поди прочь, смерд, ты мне не надобен».

Этот Берсень-Беклемишев вместе с дьяком Феодором Жареным часто бывая у Максима Грека, всячески хулил как Василия Иоанновича, так и мать его Софию Фоминичну, принесшую новые порядки в Русскую землю на смену старым удельным. Такие речи не замедлили дойти до государя; было назначено строгое следствие, а затем и суд, после которого Берсеню отрубили голову на Москве-реке, а дьяку Жареному вырезали язык. Вслед за тем начался суд и над Максимом Греком; главное обвинение против него заключалось в допущении разных еретических вставок при переводе книг. Действительно, вследствие недостаточного знания русского языка в переводе Максима Грека вкрались важные неправильности. Его обвинили и сослали в Иосифов Волоцкой монастырь, откуда он не переставал писать свои обличительные тетрадки; тогда его подвергли новому суду и заточили в тверском Отрочем монастыре.

Максим Грек

Рисунок конца XVI в.

Не избежал суда над собою в 1531 году и именитый приятель Максима Грека инок Вассиан Косой, отзывавшийся вместе с ним весьма неодобрительно против второго брака государя. Главным обвинением против Вассиана было самовольное исправление Кормчей книги, некоторые правила которой он называл, как мы видели, «кривилами»; на суде он держал себя крайне дерзко и вызывающе и позволил себе именовать русских чудотворцев «смутотворцами» за то, что они разрешали монастырям владеть селами и землей. Его также сослали в Иосифов Волоцкой монастырь. За много лет до суда над своими слишком страстными и резкими последователями, в 1508 году, мирно сошел в могилу тихий старец Нил Сорский, завещав перед смертью бросить его тело в пустыни, «потому что оно согрешило перед Богом и недостойно погребения; пусть растерзают его звери и птицы». Основным правилом его, как мы говорили, было «умное делание», то есть пребывание в сосредоточенном молитвенном настроении, чем достигается высшее духовное состояние, та «неизреченная радость… когда умолкает язык и даже молитва отлегает от уст… тогда не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает». Мощи преподобного Нила до сих пор покоятся под спудом в убогой часовне. Его же великий противник во взглядах на значение монастырей преподобный Иосиф Волоцкой скончался в 1515 году, оставя свою обитель весьма благоустроенной; из нее вышло впоследствии много ревностных пастырей Русской церкви и больших подвижников. Защищая всю жизнь права монастырского землевладения, Иосиф в своих наставлениях братии строго требовал от них постничества и труда: «Трудись руками своими, – говорил он, – не засматривайся на жизнь ленивых, а ревнуй житию святых… Читай священные книги, а отнюдь не читай запрещенных… Ищи небесного и не жаждай земных благ; над ними растянута сеть – увязнешь, как птица… Подумай, сколько людей было после Адама и все прошли без следа… Каждое веселие света оканчивается печально. Нынче играют свадьбу, завтра плачут над мертвецом. Ныне рождается, завтра погребается. Ныне радость, завтра слезы. Ныне богат, завтра нагой. Ныне знатен, завтра труп, поеденный червями… Покайся теперь, после смерти нет покаяния. Что сделал здесь, то и найдешь там: что посеешь, то и пожнешь».